Международный день памяти жертв холокоста в этом году совпал с 70-летием Ванзейской конференции, на которой бонзы Рейха наметили план «окончательного решения еврейского вопроса». О неизвестных страницах трагедии и о том, как Израиль переболел местью.
Стеклянная громада Европарламента доминирует в квартале штабных зданий ЕС в Брюсселе, как сахарница в чайном сервизе. Весь этот квартал — самое большое в мире скопление бюрократии и парламент как апогей его — демонстративно открыт всем ветрам и взглядам и вызывающе прозрачен из-за обилия стекла.
Нас провели к месту главного торжества — залу Иегуди Менухина. В фойе под аркой с написанным на иврите именем великого скрипача подавали кошерное вино и кошерные же бутерброды. Среди гостей евреев было и вправду много, но, как принято в Европе, не большинство.
Катастрофа как курс лечения
Вот уже несколько лет стараниями Европейского еврейского конгресса (ЕЕК) основное торжество Международного дня памяти жертв холокоста проводят здесь — в столице Европы, Брюсселе, в Европарламенте, с участием высшего руководства ЕС, дипкорпуса, представителей еврейских общин и Израиля.
Есть некая постфактумная справедливость в том, что еврейская Катастрофа отмечается именно в главном учреждении Европы. Некогда именно равнодушие, похожее на попустительство, европейских парламентов, правительств, да и народов, развязало руки Гитлеру для уничтожения 6 млн евреев Европы. Сначала он собирался их просто выгнать, но когда убедился, что никому они не нужны, стал убивать. Об этом сейчас никто не хочет вспоминать, даже в день памяти. Только немцам никуда не деться от вины.
Открывая торжественный вечер, недавно избранный глава Европарламента Мартин Шульц, немец и сын солдата Вермахта, побывавшего в советском плену, признался, что глубоко тронут тем, что его первое публичное мероприятие на новом посту именно это. «Я родился после Второй мировой,- сказал Шульц,- однако чувствую особую ответственность за произошедшее. Молодое поколение немцев не виновно в холокосте, но ответственно за память о нем. Мы об этом никогда не забудем».
Ответственность политиков — это важно, но всего за день до этих слов Мартина Шульца парламент его страны, Бундестаг, как рассказал нам глава ЕЕК Вячеслав Кантор на пресс-конференции, обнародовал результаты шокирующего исследования: каждый пятый немец и сегодня, оказывается, подвержен антисемитским настроениям. С точки зрения многих немцев, это неприятно и даже опасно. Однако не будь этой даты, возможно, и не было бы повода в Бундестаге об этом говорить.
У немцев (не только у них, но у немцев особенно — им не за кого спрятаться, как литовцам, например, или украинцам) должна быть память о Катастрофе на национальном уровне. Как есть она у евреев — на личном уровне. Потому что в каждой еврейской семье в Европе (или у выходцев из Европы) есть своя семейная история, связанная с Катастрофой. Этот день — урок памяти не для нас, а о нас.
Точка отсчета
Международный день холокоста учрежден ООН в 2005 году. Он приурочен к дате освобождения Красной армией крупнейшего лагеря смерти — Освенцима.
В нынешнем году это совпало с еще одной датой — 70-летием Ванзейской конференции. В начале 1942-го высшие функционеры гитлеровского Рейха и СС, собравшись на вилле Марлир в Берлине на берегу озера Ванзее, наметили план «окончательного решения еврейского вопроса» — полного уничтожения евреев Европы. С этого момента геноцид евреев был определен как важнейшая государственная задача нацистской Германии и поставлен на промышленную основу.
Протокол совещания вел скромный сотрудник Главного управления имперской безопасности (РСХА), свежеиспеченный начальник «еврейского» отдела IV B4 лейтенант Адольф Эйхман, подчиненный штандартенфюрера Мюллера, так полюбившегося советским зрителям в исполнении Броневого. Ему вскоре и поручил рейхсфюрер Гиммлер продумать логистику и технологию.
Это у них было узким местом: убивать уже начали — едва вошли на территорию СССР, но все шло как-то трудоемко, медленно. Не соответствовало масштабам задачи. Конференцию на Ванзее как раз для того и созвали, чтобы определить методы оптимального достижения цели.
Канцелярист Эйхман проявил недюжинный административный талант и блестяще справился с порученной миссией: за три года уполовинил еврейское население Европы — 6 миллионов извел. Хотел больше. Старался. В конце 1944-го всем, даже в СС, было ясно, что война проиграна. Эйхман (уже оберштурмбанфюрер) говорил коллегам: «Свою войну я выиграю». Спешил. Армейским генералам остро не хватало подвижного состава. Эйхман вырывал у них эшелоны и вместо снабжения фронта вывозил в лагеря смерти евреев из Венгрии — предатели-венгры замешкались с уничтожением своих гетто. Неутомимый логистик, он сам отправился в Освенцим и умелыми действиями увеличил поток истребления с 10 тысяч в день до 12.
И все равно не успел. Русские наступали слишком быстро. 27 января 1945-го войска 60-й армии генерал-полковника Курочкина захватили Освенцим. Самый страшный из комплекса освенцимских лагерей — Биркенау — взял полк Григория Елисаветского.
Елисаветский, в 1970-е известный московский адвокат, был автором единственного в СССР журнала на идише «Советиш Геймланд», где мой отец работал заместителем главного редактора. Папа как-то послал меня отнести Григорию Давидовичу верстку его воспоминаний, печатавшихся в журнале,- он жил неподалеку от редакции (она располагалась на Кирова, 17, рядом со знаменитым чайным магазином, теперь там — в редакции, а не в магазине — бутик дорогой косметики).
И сейчас в зале Иегуди Менухина в Европарламенте, где в промежутках между концертными номерами и речами крутили на экране страшные кадры хроники из Биркенау, я вспоминал, как сидел за чаем у бывшего комполка 60-й армии, пока он читал свежие оттиске на идише, которого я не знал, но о чем там речь — знал, папа успел рассказать.
Они увидели ряды бараков до горизонта, а между ними — припорошенные снегом трупы расстрелянных людей. Елисаветскому запомнилась мать, прижавшая к себе ребенка. Он зашел в барак, где на трехъярусных нарах в мертвой тишине валялись полутрупы. Теперь я понимаю, что он попал в барак доходяг. Всех, кто еще держался на ногах, эсэсовцы с приближением советских войск выгнали в «марш смерти» — пешком погнали в Германию. Кто не мог идти — расстреляли тут же, во дворе. Многие умерли по дороге. А кому вообще было не встать — тех оставили подыхать в бараках.
— Товарищи, вы свободны, мы выгнали немцев,- прокричал Елисаветский по-русски.
Никто не шелохнулся.
Он повторил то же по-немецки.
Никакой реакции. Он понял: они не верят, боятся. Эсэсовцы в лагерях были склонны к розыгрышам перед расправой.
Тогда он перешел на идиш:
— Посмотрите! Я еврей, и я полковник Красной армии. Мы пришли вас освободить,- и распахнул шинель, чтобы они увидели ордена на гимнастерке.
И людское месиво закопошилось, закричало на этом почти уже не жившем языке почти уничтоженного народа, поползло к нему.
Это была суббота — святой для евреев день — 27 января 1945 года. Теперь его называют Международным днем памяти жертв холокоста и отмечают в Европарламенте, угощая кошерными бутербродами и вином из Израиля.
Почему в Израиле стыдились холокоста
В самом Израиле холокост отмечают в другой день, в мае, и называется он иначе: День Катастрофы и героизма европейского еврейства, приурочен к началу восстания в Варшавском гетто, крупнейшем в Европе. Почувствуйте разницу. Она значима.
Долгое время в Израиле стыдились холокоста. Считали национальным позором. Голубой мечтой сионистов было не только основание своего государства, но и создание нового типа еврея — полной противоположности забитому галутному («галут» на иврите — «изгнание») — гордого, сильного, смелого, независимого, хозяина жизни и судьбы. Им это, в общем, удалось — задолго до провозглашения государства, еще до войны.
То, что произошло с их братьями во время холокоста (а у большинства оставались родственники в оккупированной Европе), было еще и моральной катастрофой, поруганием мечты. Евреи дали вести себя, как скот, на убой? Это оскорбление всем нам. К выжившим в холокосте, пережившим ужасы гетто и концлагерей относились с презрением и высокомерием, называли «мылом».
Все это продолжалось вплоть до 1960 года, когда агенты Моссада выследили и выкрали в Аргентине Адольфа Эйхмана, а потом, связанного, как баран, доставили в Израиль — и поставили перед публичным судом в Иерусалиме. Только тогда, в ходе допросов главного палача, свидетелей и экспертов, гордые до высокомерия израильтяне поняли, что на самом деле происходило с их братьями в Европе, раскаялись и ужаснулись.
…В тот вечер в Европарламенте нам показали хроникальные кадры суда над Эйхманом. Был там эпизод с допросом свидетеля молодым, красивым прокурором. После его очередного вопроса камера повернулась в зал — и вывела на экран сидящего в первом ряду человека. Он постарел на 50 лет, но узнать было можно. Заместитель прокурора на процессе Эйхмана, израильский судья Габриэль Бах поднялся на трибуну.
Он вырос в Берлине, учился в еврейской школе имени Теодора Герцля на площади Адольфа Гитлера. Мальчишки гоняли в футбол в Прусском парке. Там были разноцветные скамейки: красные, зеленые и желтые — для евреев. По выходным они катались на моторных лодках по озеру Ванзее. На каждом городском углу были стенды с газетой «Дер Штюрмер», известной своими антисемитскими картинками. На одной из них он увидел фото, где он с ребятами в лодке, и подпись: «Евреи все еще устраивают прогулки на Ванзее». Это было за четыре года до конференции, которая прославит живописное озеро на весь мир.
Его семья оказалась везучей. Им удалось выехать в Голландию за две недели до Хрустальной ночи. Они успели покинуть Голландию за месяц до немецкого вторжения. Пароход, на котором они добрались до Палестины, затонул в следующем рейсе. Его лучший друг, голландец, узнал Баха, увидев по телевизору репортаж с процесса Эйхмана в 1961 году, и написал ему, что из его школы в живых остался лишь он один.
Габриэль Бах рассказал о своей первой встрече с Эйхманом. Он сидел в своем кабинете в тюрьме Ягур в Хайфе и читал воспоминания первого коменданта Освенцима Рудольфа Хесса, которые тот успел написать до того, как его повесили в Польше. Дошел до эпизода, где Хесс признавался, как тяжело ему было выполнять план: убивать по тысяче еврейских детей в день. «Когда мне приходилось толкать детей в газовые камеры,- жаловался Хесс,- у меня иногда начинали дрожать колени. Я стыдился этой слабости. Оберштурмбанфюрер Эйхман объяснил мне, что сначала нужно убить детей. Потому что где логика, если убить взрослых мужчин, а поколение потенциальных мстителей оставить в живых. К тому же они могут стать зародышем для восстановления этой расы».
Через 10 минут Баха позвали на встречу с Эйхманом. «Мне было трудно сохранить лицо, как в партии в покер, сидя перед ним»,- признался бывший прокурор.
Он рассказал о единственном свидетеле, который побывал в газовой камере и остался жив. Ему было 11 лет. Его затолкали в газовую камеру в числе 200 детей — обычная детская порция. Закрыли двери. Дети пели в темноте, чтобы подбодрить себя. Но ничего не происходило — и им стало страшно, они кричали и плакали. Внезапно дверь раскрылась. Двадцать детей, стоявших ближе к дверям, вышвырнули вон, а за оставшимися закрыли камеру.
Оказывается, пришел эшелон с картошкой. Эсэсовцам было не по силам его быстро разгрузить. Кому-то пришло в голову подключить детей — и отравить в следующей партии. Так и было бы, но мальчик повредил грузовой вагон. И офицер приказал его сначала выпороть, а потом уже в газовую камеру. Эсэсовцу, который должен был пороть ребенка, он чем-то приглянулся, и немец оставил его у себя слугой. Так он выжил.
Бах говорил слишком долго для торжественного вечера, мне даже стало несколько неловко за него. Я оглянулся по сторонам, как слушают. Рядом стоял великий виолончелист Миша Майский, который только недавно сошел со сцены после блистательного исполнения «Кол Нидрей» Макса Бруха — вариаций на тему молитвы, которую читают евреи в Судный день. Он стоял рядом с дочерью — она аккомпанировала ему на рояле — и ловил каждое слово. А Бах говорил о своей дочери. Вернее, как он сам лишился дара речи на суде.
Был допрос свидетеля — венгерского еврея (их отправили в Освенцим в самом конце войны). Он прибыл в лагерь с женой, 13-летним сыном и дочкой 2,5 лет. Жену и дочку отделили сразу, сына потом, и он смотрел, как их уводят — на дочке было красное пальто, и эта красная точка долго была у него перед глазами, все уменьшаясь, пока не исчезла совсем. Дочке Баха было в тот момент как раз 2,5 года, и он накануне купил ей красное пальто. Прокурор тут же представил себя в этой ситуации. Ему надо было продолжать допрос. Но он был не в силах.
Я же говорю: каждого в Израиле связывает с холокостом своя ассоциация. Лидер оппозиции, железная леди израильской политики Ципи Ливни призналась как-то, что пока росли ее сыновья, она все время прикидывала: они еще настолько малы, что их бы при лагерной селекции оставили с ней или уже достаточно взрослые, чтобы их отправили отдельно.
Я ей признался, что то же и со мной: пока росли мои дети, я все время представлял, как их проводят через селекцию. Теперь растут внуки — и то же самое. От этого не избавиться. Даже нам, не пережившим холокост. Что говорить о переживших?
Искушение местью
Тем, кто воспринимает это как национальную паранойю, стоит узнать об одной малоизвестной истории, связанной с холокостом. Шок и гнев, пережитые еврейским народом тогда, могли обернуться трагедией. Карикатурно кровавое мочилово, показанное Квентином Тарантино в его голливудской сказке для подростков «Бесславные ублюдки» — про еврейских мстителей, снимающих скальпы с немецких солдат в оккупированной Франции,- детский лепет по сравнению с реальным сюжетом.
Эту историю первым раскопал писатель и ученый, профессор Михаэль Бар-Зоар.
Еврейские мстители действительно были. И были они страшней киношных. И для этого им не понадобился американский сержант из Техаса, похожий на Брэда Питта. Обошлись своим умом и своими силами. Это была чисто народная инициатива. Но народ подобрался отборный.
Сразу после войны, вернее, в самом конце ее возникли, независимо друг от друга, не связанные друг с другом три группы еврейских мстителей.
Одна состояла из бойцов еврейской бригады британской армии. В нее входили люди, которые затем составили цвет израильской армии. Среди них — будущий командующий танковыми войсками во время Шестидневной войны, создатель уникальной системы танкового боя и израильского танка «Меркава» Исраэль Таль; один из первых начальников Генштаба ЦАХАЛа Хаим Ласков; будущий начальник военной разведки генерал Меир Зореа.
Под видом офицеров британской военной полиции они колесили по оккупированной Германии, отлавливая офицеров СС, функционеров, причастных к уничтожению евреев, наведывались по ночам к ним в дома, выводили в леса и убивали. У них были подробные списки нацистских палачей. Не исключено, что помогал им будущий президент Израиля, в то время полковник британской разведки в британской оккупационной зоне Хаим Герцог.
Вторая состояла из еврейских партизан, действовавших в Восточной Европе. Ее возглавлял Алекс Гатмон. Эти мочили нацистов с партизанской жестокостью — иногда просто душили. Но отморозками они все же не были. Автор фильма о мстителях Ярим Кимор рассказывал мне о таком случае. Один из них преследовал свою жертву, кровавого палача, повинного в смерти его семьи, по всей Германии, нашел, скрутил, вывез в лес, приставил пистолет ко лбу. А выстрелить в безоружного не смог.
Самой страшной была группа во главе с Аббой Ковнером.
Он вообще легендарная личность. Уроженец Севастополя, талантливый поэт — писал на идише и иврите. Был одним из руководителей подполья в Вильнюсском гетто. Они готовили восстание. Достали кое-какое оружие, но никто не умел им пользоваться. Абба, единственный из подпольщиков владеющий русским, нашел на книжном складе методички Красной армии и по книгам выучил обращению с оружием всех остальных. Немцы раскрыли организацию, потребовали выдачи командира — Ицхака Виттенберга под угрозой уничтожения всего гетто. Виттенберг назначил Аббу своим преемником, сам сдался эсэсовцам и покончил с собой в тюрьме. А Ковнер поднял восстание и увел своих ребят в лес. Организовал еврейский партизанский отряд.
Создав после войны организацию мстителей, он сначала сосредоточил усилия на уничтожении высокопоставленных нацистов: они гибли в автомобильных авариях, умирали в больницах, выпадали из окон. Но затем Абба загорелся идеей тотальной мести: за 6 млн евреев должны были погибнуть 6 млн немцев. План был таков: отравить водопровод в Гамбурге и Нюрнберге.
Яд изготовили в единственном научном институте в Палестине — ныне институте им. Вейцмана в Реховоте. По слухам, к этому тоже имел отношение кто-то из будущих президентов будущего Государства Израиль. Мешки с ядом Абба пронес на корабль, следующий в Германию. Кто-то его выдал. Перед арестом он успел сбросить яд за борт. Английская военная полиция допрашивала его, но о яде у них сведений не было. Они полагали, что он собирается устраивать теракты в британской зоне Германии. Посадили в тюрьму в Каире.
Оставшиеся на свободе мстители все же доставили яд в Германию. Но отравлять водопровод не стали.
— Нас не волновало, что погибнут невиновные, женщины, дети — ведь они тоже не жалели наших женщин и детей,- сказал один из них, уже глубокий старик, в телекамеру Яриму Кимору.- Но в Гамбурге и Нюрнберге уже было много семей американских оккупационных властей и армии. Они пострадать не должны были. Только из-за этого пришлось отказаться.
Отказались не совсем. В крупнейшем лагере для военнопленных эсэсовцев под Нюрнбергом, где содержалось 36 тысяч заключенных, они все-таки обмазали ядом буханки с хлебом. До сих пор неизвестно точное количество жертв — говорят, несколько сотен.
— Слава богу, что у них не получилось,- сказал мне Ярим Кимор.- Если бы это произошло, может быть, и не было бы Государства Израиль.
Михаэль Бар-Зоар, когда я стал расспрашивать его о том, как он относится к глобальному замыслу мстителей, был полон скептицизма.
— Это все несерьезно. Если бы действительно хотели — у них было множество возможностей и после ареста Аббы.
— Почему же отказались? Почему вообще мстители вскоре прекратили свои операции?
— Мне сказал как-то Алекс Гатмон: «Самая главная наша месть нацистам — Государство Израиль».
Я засмеялся.
— Почему ты смеешься? — спросил он.
— Потому что именно так я хотел закончить свою статью.
И это правда.
